И, нет, внутри ничто не ёкает, ни дёргается, не дрожит –
смотрю на тебя, и нет нити, которая держит
нас вместе как раньше – отлично наточенные ножи
у лекаря-времени, что так аккуратно режет;
читать дальшево мне ни один механизм не переходит на скрежет:
нервы не рвутся, даже не натягиваются до предела –
я безучастно смотрю на тебя и взрываюсь: «Oh, holy sheet!
Мне до тебя теперь совсем никакого дела!»;
словно внутри был надежно прошит
предохранитель от вполне конкретного тела.
Это меня не расстраивает, но даже чем-то смешит –
вся нервозность в момент слетела.
Пусть эта девочка будет твоей удачей,
домашним спокойствием, спасительным маяком.
Я улыбаюсь с самой яростной самоотдачей –
делаю вид, что вовсе с тобой не знаком,
что ты для меня совсем ничего не значишь,
что время прошлось здесь спасительным сквозняком.
Делайте жизнь, проводите последний рубеж, делите
радость и горе – только бы мне не знать,
как это будет. Времени бег – беспощаден, кровопролитен;
перед ним все равны – будь то, что чернь, что знать.
Желаю удачи и счастья, живите себе на пару,
лишь об одном прошу – никогда не встречайся со мной;
как к солнцу было запрещено приближаться Икару –
так пусть беспощадное время станет меж нами стеной.
Ведь только покажется, что удержался, что, вроде, прошёл проверку –
как вдруг эта жизнь предстаёт бутафорией зыбкой,
акваторией слишком мелкой.
Улыбка моя – искра, порох – твоя улыбка,
всё вспыхивает и гремит безудержным фейерверком;
нам встретиться снова было слишком большой ошибкой –
слишком не по карману сделкой.
Падает снег, и я за твоё плечо
хватаюсь отчаянно, дерзко, бескомпромиссно –
идущий во тьме неистово бредит свечой;
пусть она будет твоею домашнею мисс, но
мне – так же, как раньше – пьяно и горячо
рядом с тобою – я таю, взрываюсь, сгораю, но присно
делаю вид, что ты тут совсем ни при чём.
(Алекс М)